— С этим согласен, — кивнул Дегтярёв. — И что?

— А возможность инфицироваться, просто находясь рядом с зомби, составляет почти сто процентов, вы понимаете? — Я сделал некий жест, долженствующий изображать полёт. — Вирус летает в воздухе, он буквально испаряется. Как будто таким образом поддерживает свою популяцию в организме не выше некоторого предела, который полагает для организма безопасным.

— И?..

— И тогда любой мёртвый восстанет, необязательно даже быть жертвой нападения. Жертва аварии, жертва несчастного случая прямо в «скорой помощи» и так далее. Любой инфицированный. И нападёт на живого, а живой заразится непосредственно от нападения, вскоре умрёт, восстанет и так далее. Фильмы ужасов отдыхают.

Дегтярёв вздохнул, помолчал, глядя на своё отражение в тёмном стекле окна. Во дворе уже ночь была. Затем сказал:

— Знаешь, это возможно. Опасность в том, что вирус не вызывает болезни у переносчика. Сначала переносчик должен погибнуть, чтобы «тёмная сторона» вируса себя проявила. А пока он жив, то и жаловаться ему не на что. Он ведь даже гриппом болеть не будет.

Ну вот, долго объяснять не потребовалось. Шеф быстро соображает, понял, в чём настоящая проблема.

— Именно так. В этом и опасность, — продолжил я. — Будь моя воля, я сейчас уничтожил бы все образцы этого модифицированного нами вируса. Пусть останется тот, который мы нашли в экспедиции — нулевая вирулентность, содержится исключительно в организме некоторых глубоководных рыб, и даже если ты рыбу съешь, то всё равно не заразишься. Начнём работать заново, от отправной точки.

Если честно, то у меня волосы на голове последние сутки шевелились не останавливаясь. Я просто представил себе, что же это такое. Эта зараза может распространиться по всему миру, и никто даже тревогу не поднимет. Представьте себе одну из великих пандемий прошлого, хоть ту же «испанку», благо её природа тоже вирусная. Люди болели и именно поэтому с ней боролись, как могли в то время. А теперь представьте, что люди не болели, а наоборот, лучше себя чувствовали. Кто-нибудь стал бы бить тревогу? Сомневаюсь. Весь мир бы спокойно заразился. А затем начали бы подниматься мёртвые, чтобы «питаться от живых». И тогда бороться с вирусом было бы поздно. Почему? А он уже у всех у нас внутри.

— Это не так просто, — подумав, сказал шеф. — Он есть у американцев, например. Программа международная, и даже если мы уничтожим образцы здесь, то это мало что изменит. А вот поднимать тревогу надо, в этом ты полностью прав. Этот НИИ совершенно неприспособлен для работы с опасными инфекциями, нет ни требуемых мер безопасности, ни охраны. Я завтра же выйду на наше руководство и потребую перевести дальнейшую работу в место, где меры безопасности выше. А сейчас мы ничего дополнительно сделать не можем. Что мы ещё знаем?

— Примерно то же, что знали раньше, — ответил я. — Но есть нечто интересное. Когда из поля зрения крыс-зомби исчезла потенциальная добыча, две из них как будто продолжали искать её, а затем впали в некую кому. Две других вели себя пассивней и впали в летаргию сразу. Однако стоило поблизости появиться живым крысам из числа инфицированных, и они снова начали оживать. Я пересадил крыс-зомби в одну клетку и запустил туда крысу из числа инфицированных. И они её съели, не оставив почти ничего, но даже то, что осталась, ожило. От неё осталась голова и треть туловища, ни одной лапы, вся кровь вытекла, но она всё равно ожила.

Дегтярёв кивнул, как бы подтверждая, что усвоил информацию, затем спросил:

— Самый, возможно, важный вопрос: как убить зомби?

Верно, до этого должно было дойти. Как убить то, что уже давно мертво? Звучит странно.

— Я пытался сделать это несколькими способами, — ответил я. — Ни яд, ни травматические повреждения на них не действуют. Удалось достигнуть результата двумя способами — разрушение мозга и удар электричеством. В первом случае я просто пробил череп крысы шилом, во втором — поднёс к животному электроды и дал сильный разряд.

— Не воскресли заново?

— Нет. — Я даже сделал жест некоего сверхотрицания. — Я не стал забрасывать их в печку пока, продолжаю наблюдать, но они стали самыми обычными трупами.

— То есть поражение центральной нервной системы, и всё? — уточнил Дегтярёв.

— Да, только центральной нервной системы, — кивнул я. — Повреждения позвоночника вызывают частичный паралич, как и у живых, разве что зомби, судя по всему, дискомфорта от этого не испытывают. Просто часть тела отключается. В общем, оживший труп всё же можно убить, но с большим трудом.

— Ладно, заканчивай свой отчёт, и пошли по домам, — вздохнул тяжко шеф. — А лучше — просто пошли по домам, поздно уже.

— Может, вы и правы, — согласился я. — Я скопирую отчёт на диск и закончу его дома.

Я уже на стенки от усталости натыкался, надо бы поспать. А потом можно и отчёт закончить.

— Правильно, давай.

Дегтярёв Владимир Сергеевич

19 марта, понедельник

Дегтярёв затушил сигарету и вышел из лаборатории. Выводы, изложенные Крамцовым, действительно поражали. Вот так, совершенно неожиданно, они получили биологическое оружие, небывалое по своим характеристикам, апокалипсис, судный день в чистом виде, в самых ужасных его формах. Владимир Сергеевич религиозную литературу не читал, но нечто насчёт «…и мёртвые восстанут из могил» всё же откуда-то помнил. Как раз тот самый случай. И это в исследованиях, имевших самую мирную направленность. Владимир Сергеевич вовсе не был учёным-маньяком из кино, готовым на всё для продолжения исследований. Он даже не против был прямо сейчас уничтожить полученный вирус, прозванный «Шестёркой», но теперь это ни к чему бы не привело. Остались отчёты, осталась документация по его модификации, остались образцы нового штамма в других лабораториях, работающих по этой программе. Скрыть результаты, полученные здесь, теперь даже опасней, чем опубликовать их в открытой печати. Слишком много людей уже посвящено в то, что происходит здесь.

Дегтярёв выкурил ещё сигарету, глядя в окно своего кабинета. Он принял решение. Завтра с утра он официально затребует от своего руководства перевода дальнейших работ по «Шестёрке» в место с повышенными мерами безопасности. Если же его начальство не сочтёт необходимым принять такие меры, он, Дегтярёв, открыто передаст свои выводы по экспериментам военным. Контакты у него имелись, и кое-какие предварительные шаги втайне от своего нового руководства он предпринял заранее.

Военные, разумеется, не самые лучшие партнёры для работы и, скорее всего, заберут всю работу по программе себе, наглухо перекрыв к ней доступ другим, но они гарантированно переведут исследование в такое место, где безопасность проекта будет обеспечена на сто процентов. Лаборатория в закрытом городе Горький-16, в просторечии именуемом «Шешнашкой», — именно такое место.

Владимир Сергеевич взял свой портфель со стола, вышел из кабинета, запер за собой дверь и спустился вниз. У стойки, за которой сидели двое охранников, он столкнулся с Крамцовым, сдававшим ключи от лаборатории.

— Закончил, Серёжа?

— Да, отчёт дома допечатаю.

— Хорошо. С утра ты мне его сразу на стол. Ты прав, меры надо принимать немедленно. Пойду с твоим отчётом к начальству.

— А начальство отреагирует?

— Если пообещаю передать материалы в «Шешнашку», то отреагирует, никуда не денется.

— Да, это подействует.

Учёные вышли из трёхэтажного здания института во двор. Уже стемнело, но вечер был необычно тёплым для середины марта. Дегтярёв, продолжая наслаждаться неожиданно возросшим благосостоянием, год назад прикупил себе уже вторую «вольво», на которой и ездил теперь, а у Крамцова рядом с машиной начальства прямо во дворе института был припаркован пожилой, но ухоженный «Форанер» скромного серого цвета, с багажником на крыше и на высоких колёсах, выдававших любителя внедорожной езды.

— Ладно, до завтра, Серёжа.